«В свете неизбежности краха японского империализма» – 6
26 июля Потсдамская декларация США, Великобритании и Китая (Чан Кайши, не приглашенный на конференцию «большой тройки», поставил подпись «по телеграфу») потребовала безоговорочной капитуляции Японии.
«Ниже следуют наши условия. Мы не отступим от них. Выбора никакого нет. Мы не потерпим никакой затяжки… Иначе Японию ждет быстрый и полный разгром». Декларация была подготовлена американцами еще до начала конференции и в одном из вариантов предусматривала подпись Сталина. Президент Трумэн объявил, что отправляется в Потсдам с целью обеспечить участие СССР в войне с Японией, но, по мере приближения атомного проекта к благополучному завершению, испытывал все большие сомнения в необходимости делить с «дядей Джо» лавры победителя после почти четырех лет упорных и кровопролитных боев на Тихом океане.
Участие Советского Союза в коллективной Потсдамской декларации могло хотя бы отчасти оправдать нарушение им пакта о нейтралитете и, покончив с надеждами Японии на посредничество Москвы, принудить ее к немедленной капитуляции. Американская разведка еще до войны расшифровала японские коды, поэтому телеграфная переписка Того и Сато была для руководителей США «открытой книгой». Как показали американские историки, в первую очередь Хасэгава, Трумэн и его окружение считали насущной задачей испытания атомной бомбы, а потому не желали ни слишком скорой капитуляции Японии, что сделало бы ее применение неоправданным, ни слишком скорого вступления СССР в войну. Сталин же, по их мнению, затягивал конфликт на Тихом океане, чтобы успеть поучаствовать в нем и приобрести новые лавры и трофеи, обещанные Ялтинским соглашением.
Потсдамская декларация в том виде, в каком она была принята и обнародована, во-первых, практически не оставляла надежды на то, что Япония примет ее (в ней ни слова не говорилось об императоре и государственном строе), а значит, развязывала руки США для применения ядерного оружия. Во-вторых, она ставила Советский Союз перед фактом, что столь важное решение принято без его участия и без возможности повлиять на него. Объяснение государственного секретаря Джеймса Бирнса, что Трумэн не хотел ставить СССР в «неловкое положение» как страну, не воюющую с Японией, взбесило Сталина еще больше. 28 мая, обсуждая в Москве дальневосточные дела со специальным посланником Белого дома Гарри Гопкинсом, советский вождь заявил, что предпочитает компромиссный мир с Японией на условиях полного уничтожения ее военного потенциала и оккупации страны, но более мягкой, чем в Германии, пояснив, что требование безоговорочной капитуляции заставит японцев воевать до последнего человека. Он сообщил, что Советский Союз будет готов вступить в войну не ранее 8 августа (армейское командование настаивало на более поздней дате), и поднял вопрос об участии в оккупации Японии, территорию которой предполагалось разделить на зоны. Гопкинс предложил предъявить Токио ультиматум от имени США и СССР. Сталин согласился и посоветовал внести этот вопрос в повестку дня будущей конференции. Он даже привез с собой проект заявления четырех держав, который призывал Японию сложить оружие и капитулировать, не выдвигая никаких условий. Текст – звучавший более мягко, чем американский вариант – остался невостребованным и был извлечен из архивов только в начале нового тысячелетия (12).
28 июля, в начале очередного заседания конференции, Сталин сообщил Трумэну и новому британскому премьеру Клементу Эттли (консерваторы только что проиграли выборы, и «железный Уинстон» в Потсдам больше не вернулся), что «мы, русская делегация, получили новое предложение от Японии». «Хотя нас не информируют как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии, – выразительно заметил вождь, – однако, мы считаем, что следует информировать друг друга о новых предложениях». Затем, как сказано в протоколе, был зачитан английский перевод «ноты Японии о посредничестве», т.е. заявления Сато и послания императора. «В этом документе ничего нового нет, – заключил Сталин. – Есть только одно предложение: Япония предлагает нам сотрудничество. Мы думаем ответить им в том же духе, как это было в прошлый раз». Трумэн и Эттли согласились (13). Добавлю, что накануне Сталин, демонстрируя «добрую волю», сообщил Трумэну содержание телеграммы Сато. Президент поблагодарил, но, конечно, не сказал, что уже знал ее содержание из донесений разведки.
Узнав о Потсдамской декларации из радиопередачи Би-Би-Си, Сато сделал вывод, что без предварительного уведомления и согласия советской стороны такой документ появиться не мог. Он сразу телеграфировал, что это и есть ответ на предложение о присылке миссии Коноэ. В Токио царила растерянность. Принять декларацию не позволила армия, но Того убедил официально не отвергать ее, чтобы не обострять ситуацию. Дипломаты ссылались на то, что в тексте говорилось о «безоговорочной капитуляции вооруженных сил», а не страны и что ничего не было сказано о судьбе императора или изменении государственного строя. В газеты попало слово мокусацу – «убить молчанием» или «игнорировать» – которым стали определять позицию правительства (14). Проигнорированным оказался и доклад генерального штаба о концентрации советских войск на границе Маньчжоу-го.
Подготовленный Лозовским текст ответа на последнее сообщение Сато не получил одобрения. Молотов кратко оценил его словами «Не то», немедленно переданными в Москву из Берлина по телефону, но не предложил ничего взамен – вероятно, считая это уже ненужным. 30 июля Сато и Лозовский встретились снова. Замнаркома вообще не дал никакого ответа, сославшись на отсутствие Сталина и Молотова. По поводу Потсдамской декларации посол сказал: «Япония не может сдаться на таких условиях. Если честь и существование Японии будут сохранены, то японское правительство, в целях прекращения войны проявит весьма широкие примиренческие позиции» (запись Лозовского). Малику пошла также следующая информация: «Далее Сато пояснил, что Коноэ едет с широкими полномочиями для обмена мнениями с Советским правительством в широких пределах по вопросу о том, как Японское правительство желает снова строить мир на Дальнем Востоке. Он хочет знать, не будет ли со стороны Сов(етского) пра(вительства) тех или иных пожеланий и указаний». «Пожеланий» и «указаний» посол не получил ни из Москвы, ни из Токио.
Сообщив Того о встрече с Лозовским, посол посоветовал принять условия Потсдамской декларации и обратиться к подписавшим ее державам, заметив, что только это может предотвратить вступление СССР в войну. Аналогичное предложение прислал из Берна посланник Касэ Сюнъити. Того отверг этот вариант, пояснив, что «дома трудно одним росчерком пера утвердить конкретные условия мира» (намек на противодействие военных). Эти телеграммы тоже были прочитаны американскими руководителями, решившими более не медлить с бомбой. 5 августа Сталин и Молотов вернулись в Москву. 6 августа первая бомба была сброшена на город Хиросима, в окрестностях которого было сосредоточено много резервных частей и военных складов. Трумэн не мог скрыть радости и оповестил о случившемся весь мир. В Токио военный министр Анами обратился к физикам с вопросом, что такое атомная бомба. Того послал Сато телеграмму, предписав немедленно потребовать встречи с Молотовым и снова задать вопрос о приеме миссии. Сталин и Молотов в Потсдаме узнали, что у США есть атомная бомба, но не ожидали столь быстрого ее применения. Они поняли, что это предупреждение не только японцам, но и им. И тоже решили не медлить.
Встреча Сато с наркомом состоялась 8 августа в 17 часов по московскому времени. Говорить о Коноэ послу не пришлось. Молотов прервал его и попросил сесть, сказав, что должен сделать очень важное заявление. Со слезами на глазах Сато слушал, что с полуночи 9 августа (т.е. всего через час по токийскому времени) СССР и Япония находятся в состоянии войны. Мотивировка проста: Япония отклонила требования Потсдамской декларации; союзники обратились к СССР с просьбой о вступлении в войну, и тот, «верный союзническому долгу», принял предложение. «Советское Правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и избавить японский народ от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции». Руки друг другу на прощание они все-таки пожали.
Согласно официальной советской версии, союзники попросили Москву вступить в войну. Так следует из протоколов Потсдамской конференции, опубликованных МИД СССР. Однако, в этих публикациях, включая шеститомное издание «Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг.» (соответствующий том вышел в 1980 г.), в протоколе беседы Молотова с Трумэном 29 июля сделана купюра, восстановленная только Б.Н. Славинским в 1995 г.: «Молотов говорит, что у него есть предложения, связанные с положением на Дальнем Востоке. Для Советского Союза было бы удобным поводом для вступления в войну против Японии, если бы союзники обратились к нему с просьбой об этом (выделено мной – В.М.). Можно было бы указать, что, в связи с отклонением Японией требования о капитуляции…» и так далее, как потом в советском заявлении. «Трумэн на это замечает, что предложение Молотова кажется ему очень разумным, но для того, чтобы ответить на него, он должен прежде посоветоваться со своим штабом».
Трумэну и Бирнсу предложение откровенно не понравилось как «загребание жара чужими руками». «Я увидел в этом циничный дипломатический ход, – утверждал позднее президент, – направленный на то, чтобы изобразить вступление России в войну в этот момент как решающий фактор в достижении победы» (15). Цинизма ему и самому было не занимать, но отказать Молотову он не мог. Тогда Трумэн написал Сталину личное письмо, посоветовав обосновать свое решение и, соответственно, нарушение пакта о нейтралитете ссылками на Московскую декларацию 30 октября 1943 г. (на этой встрече СССР впервые пообещал вступить в войну с Японией) и на Хартию Объединенных наций. Вождь поблагодарил за письмо, но советом не воспользовался – у него были свои объяснения.
9 августа вторая бомба была сброшена на Нагасаки. Вечером того же дня в дворцовом бомбоубежище состоялась Императорская конференция – совещание императора, председателя Тайного совета, премьера, ключевых министров и начальников генеральных штабов. Вопрос был один и все тот же: принимать или не принимать Потсдамскую декларацию. Понимая, что война проиграна, император сопротивлялся безоговорочной капитуляции, до последнего рассчитывая на посредничество Москвы. Резолюция, подготовленная Того, предусматривала принятие условий декларации, «понимая их в том смысле, что они не содержат требования об изменении установленного государственными законами статуса японского императора». Высший совет по руководству войной под давлением военного министра и начальников обоих генеральных штабов соглашался на капитуляцию при следующих условиях:
«1) она не затрагивает императорской фамилии;
2) японские войска, находящиеся за пределами страны, демобилизуются после свободного их отвода с занимаемых территорий;
3) военные преступники будут подлежать юрисдикции японского правительства;
4) не будет осуществлена оккупация с целью гарантии (выполнения условий капитуляции – В.М.)».
Страницы: 1 2