Что в [японском] имени тебе моём?
На протяжении большей части своей истории Япония была населена людьми, которые не носили фамилий. Или носили, но не совсем свои. Но после Реставрации Мэйдзи (1868) всё изменилось.
«Здравствуйте, меня зовут Сайто Итиро Сама-но-ками Минамото-но-асон Тадаёси (Saito Ichiro Sama-no-kami Minamoto-no-Ason Tadayoshi)»… Мы можем только благодарить реформаторов периода Мэйдзи (1868-1912) за то, что те сократили японские имена. Изменение имён японцев было неотъемлемой частью их свержения феодализма. Система, используемая в настоящее время – фамилия, затем личное имя, – так естественна для нас, что мы склонны забывать о её революционном воздействии.
То, как современные японцы идентифицируют себя, потрясло бы их предков. Г-н Сайто, представлявшийся выше, лицо вымышленное, но его имя, достаточно длинное, чтобы заполнить современную мэйси (визитную карточку), до периода Мэйдзи было довольно обычным в кругах самураев или зажиточных крестьян (да-да, вопреки распространённому мнению, у большинства простолюдинов были полные имена, иногда очень даже внушительные).
И вот как это расшифровывается: Сайто, фамилия, относится к реальному или фиктивному официальному посту предка, выступавшего в качестве главы ритуала очищения («сай», «sai») в Великом храме Исэ (современная префектура Миэ), наиболее почитаемого синтоистского храма страны. Итиро, что означает «первый сын» (как и Дзиро – «второй сын», Сабуро – «третий сын» и т. п.), является не столько именем, как это есть на сегодняшний день, сколько своего рода «обманкой». Сама-но-ками означает «Глава Левой конюшни», это древний титул, относящийся к прислуживающим в Императорском дворце, где все обязанности были поделены симметрично на «правые» и «левые». Минамото это родовое имя. Асон это ещё один древний титул, «слуга династии», которым награждались главы кланов, имеющие право на наследственную службу при правительстве. И, наконец, Тадаёси это личное имя, использование которого в повседневных ситуациях благодаря «обманке» «Итиро» было ненужным.
Почему так? Потому что в Японии до эпохи Мэйдзи личные имена – используемые очень скупо даже сегодня – были своего рода табу. На Западе даже нет эквивалента этому японскому явлению. Жители Запада думают об именах подобно Джону Стюарту Миллю (John Stuart Mill), английскому философу XIX в., определившему их как «бессмысленные названия вещей (или людей), чтобы отличить их друг от друга».
Это в большей или меньшей степени то, что Реставрация Мэйдзи сделала с японскими именами. Но прошлое Японии в этом отношении радикально отличается.
«Во многих древних культурах имена анимистичны», – поясняет Герберт Плутшоу (Herbert Plutschow), эксперт в данном вопросе. – «Считалось, что они идентичны с сутью вещей… Имя было вещью и вещь – именем».
Так было в старой Японии.
В своей книге «Японская культура имени» («Japan’s Name Culture») Плутшоу пишет, что «люди рассматривали имена как священные и окружали их табу. Имена давались и использовались с осторожностью и осмотрительностью, типичными, когда дело касается вещей священных и мощных… Неправильное использование имени [могло] породить в дальнейшем отвратительные результаты, поэтому было необходимо контролировать эти священные силы посредством ритуалов и табу».
Эту позицию иллюстрирует эпизод с небрежным наименованием сборника поэзии, произошедший в XII в. Антология была названа «Сика вакасю» («Shika Wakashu»), где «си» в слове «сика» означает «слова», однако также существует кандзи-омоним, означающий «смерть». Когда – вскоре после выхода антологии в свет – и император, отдавший приказ, и поэт-составитель, умерли, тогдашние мудрецы недолго мудрствовали над причиной их гибели.
Однако, будет не слишком верно утверждать, что этот тип мышления не имеет западных аналогов. Зигмунд Фрейд (Sigmund Freud) обнаружил один такой аналог и дал ему имя – невроз.
«Невротики, страдающие навязчивостью», – писал он в «Тотеме и табу» (1913), – «в отношении имен ведут себя так же, как дикари… Одна такая больная табу, которую я знал, приобрела привычку не писать своего имени из боязни, что оно может попасть кому-нибудь в руки, и тот, благодаря этому, овладеет частью ее личности. В судорожной верности, с которой она боролась против искушения своей фантазии, она дала себе зарок «не давать ничего от своей личности».
Европейские короли в XV в. начали требовать от своих подданных, чтобы те приняли фамилии, что улучшило бы контроль над ними, учёт налогообложения и воинской повинности. Спустя примерно 400 лет мэдзийская Япония последовала их примеру – по аналогичным причинам. Но домэдзийская Япония двигалась в ином ритме. Её анимизм и табу в отношении имён превратили имя в особый знак божественного или (возможно, это не слишком-то и отличалось) политического благоволения, даруемого лишь тем, кто считался достойным. Однажды дарованное, оно должно было использоваться как можно реже.
Обычаи и указы объединились с целью ограничения распространения имён, начиная с запрета императора Ниммё (Ninmyo), выпущенного в IX в. («Если имя кого-либо в провинциях страны совпадает с именем императора, он должен изменить своё имя»), до т. н. охоты за мечами (1587), устроенной Тоётоми Хидэёси. Самым ярким символом этой жёсткой системы классов (самураи, крестьяне, ремесленники и торговцы) стал запрет на ношение несамураями мечей или фамилий (как мы увидим, запрет на фамилии чаще нарушался, чем соблюдался).
«Учитывая удивительную власть анимистического языка и его запутанную систему ссылок», – рассматривает Плутшоу, – «японцы предпочитали избегать прямого именования».
Императоров, обладателей самых священных имён среди всех, никогда по ним не называли, однако в XX в. западные журналисты нарушили этот обычай, беспечно называя императора Сёва по его личному имени Хирохито, равно как и первые европейцы в Японии по неосведомлённости – но не демонстративно, поскольку их собственные короли, королевы и Папы были известны по личным именам – обращались к таким, как, к примеру, Хидэёси, по их личному имени, а не по титулу. Такого не осмелился бы сделать ни один японец.
Это отвращение к личным именам делает мир жутким и бесформенным – по крайней мере, для наших современников, как японцев, так и иностранцев. Классический роман XI в. «Повесть о Гэндзи» отлично это иллюстрирует. Представьте себе, на протяжении всего 1000-страничного повествования практически ни один из 430 с лишним героев никогда не назывался личным именем, хотя современные переводы в целом содержат эти имена в интересах удобочитаемости. В оригинале персонажи идентифицировались по их временным прозвищам или по титулам – «капитан», «советник» и т. п., – которые менялись в зависимости от продвижения в должности или, наоборот, разжалования или делились между несколькими героями.
Страницы: 1 2