Высокая цена татэмаэ и японской традиции обмана
У японцев есть правило – «усо мо хобэн» («uso mo hōben») – ложь – это тоже средство для достижения цели. Оно обобщает отношение в Японии к терпимости – или даже оправданию – к замалчиванию истины.
Определимся, что под «истиной» мы понимаем правду (не ложь), только правду (отсутствие утаивания) и ничего кроме правды (полное отсутствие лжи). Рассмотрим, как обман проявляется в ежедневных взаимоотношениях людей.
Давайте начнем со старого доброго «татэмаэ» («tatemae»), мягко переводимого как «отговорка». Татэмаэ, подразумевающее произнесение того, что собеседник, по вашему мнению, хочет услышать, по существу является ложью. Смысл становится яснее, когда слову противопоставляется антоним – «хоннэ» («honne»), обозначающий «чьи-либо искренние чувства и намерения».
Понятие татэмаэ не исчерпывается небольшой безобидной ложью, ведь зачастую оно имеет целью не столько пощадить чувства собеседника, сколько получить определенную выгоду от «утаивания».
А что, если высказать свое истинное мнение? Это часто воспринимается негативно, как «бака сёдзики» («baka shōjiki» – честный до глупости): неразумный, наивный, даже детский. Следовательно, искусство лгать приветствуется – это то, чему взрослых учит общество.
Что происходит с обществом, которое рассматривает ложь как общепринятую практику? Все рушится. Кому или чему можно верить, если каждый может обмануть?
Посмотрим на правоохранительные органы. В Японии отсутствие даже вероятности полного раскрытия информации, например, означает очень малый шанс на то, чтобы узнать, кто вас обвиняет (например, в случаях запугивания). В уголовном делопроизводстве обвинение контролирует поток информации, поступающий судье, вплоть до того, какие улики могут быть приняты. Не говоря уже о полицейских допросах, печально известных своей кулуарностью и бесчестностью.
А юриспруденция? Ложь настолько обычное явление в свидетельских показаниях, что законы о лжесвидетельстве не имеют реальной силы. Иски в гражданском суде (например, разводы) часто превращаются в соревнования по порочащей друг друга лжи, сводящиеся к бесплодным дебатам (мидзукакэ-рон, mizukake-ron). А судьи, как в деле Валентина («Zeit Gist» от 14 августа 2007 года), примут решение о ложности показаний свидетеля, основываясь исключительно на его личных характеристиках – в данном случае потому, что свидетель, как и истец, был иностранцем.
А что с административным производством? И официальным документам, и реакции общественности свойственно указание принадлежности к организации, но почти нет настоящих имен для индивидуальной ответственности. Эти официальные решения, как я уверен, известные многим читателям по бессистемным иммиграционным постановлениям, часто отдаются на усмотрение («сайрё», «sairyō») бюрократам, с небольшим, если вообще возможным, правом на апелляцию. А если вам нужны еще доказательства, просто присмотритесь к лазейкам в Акте о свободе информации в Японии.
Все это подрывает доверие к властям. И если искренность бюрократов (как и всех остальных) маловероятна, общество сталкивается с беззастенчивым уклонением властей от ответственности везде, где это только возможно, путем нечетких распоряжений, скрытых намерений и умышленного запутывания.
В некоторой степени это проблема всех бюрократов, но проблема Японии заключается в том, что недостоверность информации относительно безнаказанна. Наши СМИ, призванные поддерживать ответственность властей перед обществом, часто преподносят сбивчивую или искаженную информацию из-за самонадеянности издательства или пресс-клуба. Оставляя за репортерами презумпцию невиновности, тяжело понять, на кого первого из лживых предателей набрасываться, когда их так много. Иногда сами журналисты пользуются едва проверенной, ненаучной или сенсационной информацией, подрывая доверие к себе как к источнику информации.
А ведь однажды утерянное общественное доверие трудно вернуть. В такой атмосфере, даже когда правительство действительно говорит правду, люди могут ему не поверить. Возьмем, например, недавнее давление Министерства окружающей среды на региональные центры по управлению отходами для разбора руин в Тохоку, оставшихся после катастрофы. Многие не доверяют уверениям правительства о том, что радиоактивные обломки не распространятся по всей стране, раздувая опасения, что атомная индустрия пытается снять с себя вину за концентрацию радиоактивных веществ.
Защитники обычно говорят, что ложь повсеместно распространена во властных структурах мира, поскольку власть сама по себе развращает. Но вопрос заключается том, насколько. В Японии не принято говорить правду, а законы, защищающие тех, кто пытается говорить о нарушениях, неэффективны. У руководителя «Olympus Corp.» хватило смелости выступить с обвинениями в корпоративных злоупотреблениях, и его быстро уволили, как сообщалось, за несовместимость с «традиционным японским образом действий». Да, именно так.
У этой традиции лжи долгая история. Японская империя обманывала по поводу исполнения Женевских конвенций об обращении с военнопленными и защите гражданского населения (например, Батаанский марш смерти, медицинские опыты Отряда 731). Это не говоря уже о лжи собственному населению о том, что будет в случае попадания в плен к союзникам, приведшей к ужасающим массовым самоубийствам японцев, бесчеловечному отношению к противникам и беспощадности Второй мировой войны в Тихом океане.
Утаивание этих исторических записей, благодаря трусости японских издателей усиленной общим отсутствием «обязательства говорить правду», позволило кучке ревизионистов отрицать ответственность Японии за прошлые преступления, вызвав тем самым отчуждение от остальной части глобализующегося мира.
Сегодня в свете трагедии Фукусимы, кажется, что движение Японии к современному и демократическому обществу едва затронуло даже поверхностный слой ее культуры обмана. Замалчивание и промахи со стороны правительства привели к неосведомленности нации об основных событиях – включая расплавление ядер реакторов – в течение долгих месяцев!
Проиллюстрирую другие результаты того, что общество принимает ложь. Какая область считается самой не заслуживающей доверия? Конечно, политика. Считается, что политики во имя собственной выгоды привлекают людей, говоря то, что они хотят услышать, каким бы не было их истинное мнение.
Вот в точности то, что татэмаэ творит с японским обществом. Все становятся своего рода политиками, меняя правду на то, что хочет слышать аудитория для получения поддержки или избегания критики и ответственности.
И снова «усо мо хёбэн»: ложь – это средство к достижению цели. Мотивы японцев ясны. Мало кто скажет правду, если это наказуемо, а ложь карается очень редко.
Нет сомнения в том, что наблюдатель, занимающий культурно-релятивистскую позицию, попытался бы найти оправдание этому разрушительному процессу, ссылаясь на отвлекающие маневры и отговорки (которые татэмаэ сами по себе), такие как «избегание конфликтов», «сохранение гармонии в группе», «сохранение лица» и так далее. Но, несмотря ни на что, грустная правда звучит примерно так: «Мы, японцы, не лжем. Мы просто не говорим правду».
Но ведь это ведёт к неустойчивости. Пережив Фукусиму, Япония должна понять, что в первую очередь принятие обществом лжи привело нас к неприятностям с радиацией.
Радиация проникает повсюду, загрязняя почву и цепи питания. Статистические данные, как всегда, могут быть запутанными или неполными, но период радиационного полураспада превосходит обычный срок повышенного внимания или негодования общества.
Если у общества – возможно, по всему миру – со временем начнутся проблемы со здоровьем, правда выплывет.
: Debito Arudou (aka Dave Aldwinckle) для The Japan Times, 1.11.2011
Перевод на русский: Наталья Головаха для «Fushigi Nippon / Новости из Японии», 10.11.2011