Свет и тени Токийского процесса – 4
Все перечисленные поименно, были приговорены к пожизненному заключению, значит, А.Н. Николаев хотел бы видеть их на эшафоте. Почему именно их? Думаю, ответ содержится в приговоре: Араки был оправдан по обеим статьям обвинения (статьи 35 и 36) в агрессии против СССР; Хиранума признан виновным по одной (статья 36 – события на Халхин-Голе в бытность его премьер-министром) и оправдан по другой (статья 35); Умэдзу оправдан по единственной предъявленной ему (статья 36). Минами и Хасимото по «советским» статьям вообще не обвинялись, хотя первый был командующим Квантунской армией в 1934-1936 гг., когда отношения между нашими странами портились букально на глазах, а второй не раз выступал с резкими антикоммунистическими и антисоветскими заявлениями.
Накануне узники Сугамо гадали, каков будет итоговый вердикт. Многие почему-то сошлись во мнении, что смертная казнь ожидает семерых, но никто не мог предположить, что в их числе окажется Хирота. На его месте ожидали видеть адмирала Симада, морского министра правительства Тодзио, потому что первоначальной целью процесса было покарать тех, кто лично ответственен за Перл-Харбор (30). С началом оккупации членов этого кабинета арестовывали первыми. Смертный приговор в отношении Хирота, признанного виновным только по трем статьям обвинения, вызвал недоумение, разочарование и возмущение. «В глазах японцев казнь Хирота стояла наравне с казнью (генерала – В.М.) Ямасита – как наиболее крайняя и сомнительная мера наказания в отношении главных фигур» (31). Макартуру была подана петиция (300 000 подписей) с просьбой заменить этот приговор пожизненным заключением, но «сёгун» оставил ее без внимания.
Дипломат Амо Эйдзи, ожидавший суда, который так и не состоялся, рассуждал в дневнике: если Хирота виноват, то почему вообще не привлечены к ответственности его ближайшие сотрудники и подчиненные Арита и вице-министр иностранных дел Хориноути; с другой стороны, если они не виноваты, то не виноват и Хирота (32). Адвокат Сигэмицу Дж. Фёрнес в 1983 г. на международном симпозиуме, посвященном Токийскому процессу, вспоминал, что, когда он навещал в Сугамо своего подзащитного, тот сказал ему: «Мне не нравится вынесенный мне приговор, но я должен смириться с ним, тем более что он, конечно, очень мягок по сравнению с другими. То, что меня больше всего беспокоит, это смертный приговор в отношении Хирота, который абсолютно несправедлив. Поэтому не тратьте время зря, пытаясь сделать что-то для меня, но сделайте все возможное для Хирота» (33). Наконец, судья Ролинг в «особом мнении» потребовал оправдания Хирота (а также Хата, Кидо, Того и Сигэмицу), призывая в крайнем случае сохранить ему жизнь. Ролинг голосовал против смертного приговора Хирота, но при этом требовал казнить Сато, Ока и Симада, которых считал опасными милитаристами. Но Хирота в итоге был отправлен на эшафот – единственный «штатский» из семи казненных – вместе с генералами, со многими из которых он боролся и даже враждовал, когда был у власти.
О том, как вырабатывался итоговый вердикт МВТДВ, известно только в общих чертах. Никто из судей, включая Ролинга и Пэла, практически ничего не написал и не рассказал об этом. Как и в Нюрнберге, приговоры утверждались простым большинством в ходе голосования судей – членов трибунала. Мы располагаем сколько-нибудь достоверными данными только о смертных приговорах, выносившихся большинством 7 против 4 (в случае Хирота: 6 против 5). Против всех смертных приговоров голосовали австралийский, советский, индийский и французский судьи. Британский, китайский, филиппинский и новозеландский судьи голосовали за все смертные приговоры, в том числе и тем подсудимым, кому они в итоге не были утверждены. 6 голосами против 5 были отвергнуты смертные приговоры Араки, Осима, Кидо и Симада. В первых двух случаях к указанной четверке присоединялся представитель США, в третьем – Канады, в последнем – Нидерландов (34). Парадоксально, но американский судья оказался против повешения морского министра, отвечавшего за атаку на Перл-Харбор, и его голос оказался решающим (Ролинг требовал для Симада как раз смертного приговора). Похоже, пламенный националист Араки и генерал-посол Осима казались ему куда более опасными преступниками…
Несколько слов о позиции советского судьи, поскольку в советской литературе этот вопрос игнорировался (и не подавался как пример гуманности советской юстиции!), а в зарубежной был предметом различных спекуляций. В Нюрнберге Иона Никитченко был самым жестким членом трибунала, постоянно требовавшим смертных приговоров, что в общем-то понятно. В Токио Иван Зарянов открыто выступил против всех смертных приговоров в принципе, поскольку в СССР в то время смертная казнь была отменена. Ролинг позднее утверждал, что, по его личному мнению, «это было скорее против натуры и чувств» Зарянова (35), но это утверждение можно оставить на совести нидерландского судьи. Разумеется, Зарянов действовал не по собственному усмотрению, а по инструкциям Сталина, которые четко предписывали три вещи. Первое: никакого «особого мнения» не подавать и публичного несогласия с итоговым решением трибунала не высказывать. Второе: добиться включения в текст вердикта как можно большего числа свидетельств об агрессивных намерениях и планах Японии против СССР. Это тоже понятно – в отличие от Нюрнберга, Советскому Союзу надо было оправдать и мотивировать вступление в войну на самом последнем этапе, да еще и в нарушение пакта о нейтралитете. Третье: голосовать против всех смертных приговоров. Инструкции эти пока не опубликованы, но я имел возможность ознакомиться с их текстом.
В девяностые годы в прессе начались толки о позиции Советского Союза в отношении приговора Того Сигэнори, по иронии судьбы возглавлявшего внешнюю политику Японии в начале и в конце войны на Тихом океане. А.А. Кириченко, получивший доступ к секретным документам, утверждал, что именно Того стал причиной одного из закулисных конфликтов во время процесса. Американцы жаждали его смерти, считая, что он коварно прикрывал готовящееся нападение на Перл-Харбор, однако, знакомство с документами позволяет сегодня уверенно говорить об обратном. В Москве Того ценили как дипломата, немало сделавшего для нормализации двусторонних отношений, но руководствовались, вероятно, все же не этим. «Намерение спасти жизнь Того увязывалось с целью не дать осуществиться американской мести… «насолить» американцам. Сталин делал все возможное, чтобы не допустить реализации американских целей на процессе в Токио. Как бы там ни было, но смертной казни Того избежал» (36).
Он был признан виновным по 5 статьям и оправдан по трем, включая агрессию против СССР и «военные преступления». Данных по голосованию этого вердикта у нас нет, однако, он и Сигэмицу были единственными, кому срок заключения был ограничен. Для 66-летнего Того 20 лет тюрьмы были равносильны пожизненному заключению, но сам по себе этот факт заслуживает внимания.
Исправлению «имиджа» Того в глазах бывших врагов должна была служить и публикация в 1956 г. его мемуаров на английском языке, о которой я уже писал. Из этого издания была исключена как «неинтересная» англоязычному читателю часть первая, повествующая о жизни автора до назначения его министром в 1941 г., в том числе о работе в Берлине и в Москве. За пределами Японии мемуары Того полностью опубликованы только по-русски. В обширной японской военной и политической мемуаристике тех лет это одна из немногих книг, которые интересно читать. Остальные, как правило, на удивление скучны. В отличие от европейских или американских авторов, японские дипломаты, политики или военные уделяли мало внимания личным переживаниям, впечатлениям и мнениям, предпочитая пересказ общеизвестных фактов и общепринятых оценок. Кроме того, их послевоенные свидетельства отличаются ярко выраженным стремлением к разоблачению и самооправданию.
Привлекает внимание другое. Из нескольких сот книг такого рода в США или Англии изданы только четыре (возможно, я упустил из виду фрагментарные публикации или продукцию маленьких издательств). Кроме мемуаров Того, инициатива выпуска которых исходила от его семьи и адвокатов, это воспоминания трех атлантистов и русофобов, занимавших видные посты в послевоенной Японии – Есида Сигэру (премьер-министр), Сигэмицу Мамору (министр иностранных дел), Касэ Тосикадзу (первый представитель Японии в ООН). Все! Книги были выпущены крупными издательствами и получили немалый резонанс. На них – за неимением иного – ссылались и ссылаются историки всего мира, в том числе российские, не владеющие японским языком. А ведь не менее содержательные – хотя бы с сугубо исторической точки зрения – записки оставили бывшие специальные послы в США перед началом войны Номура и Курусу (американские издатели, ау!), премьеры Вакацуки, Окада, Хиранума, Коноэ, Койсо, дипломаты Арита, Амо, Ниси, генералы Араки, Арисуэ (глава военной разведки), Сато («правая рука» Тодзио), министры «кабинета Перл-Харбора» Кая и Киси и многие другие. Почему так?
По вынесении приговора все осужденные подали через своих адвокатов петиции генералу Макартуру, в юрисдикции которого находилось окончательное утверждение приговоров. Интересно, что он имел право только смягчить их или оставить без изменения, но не ужесточить. 21 ноября краткую петицию от имени всей защиты ему подал Блэкни, попытавшись оспорить справедливость вердикта и процесса в целом. Как и следовало ожидать, 24 ноября все петиции были отклонены, а решения трибунала одобрены без изменений, хотя члены Дальневосточной комиссии союзников рекомендовали смягчить некоторые приговоры, прежде всего, дипломатам.
В ночь с 23 на 24 декабря 1948 г. в тюрьме Сугамо были приведены в исполнение приговоры семи смертникам, которых сразу же по окончании процесса отделили от прочих осужденных. 24 декабря Макартур приказал освободить девятнадцать «военных преступников категории А», остававшихся под стражей, но не привлекавшихся к суду, – бывших министров, послов, националистических лидеров. Ролинг позднее заметил, что многих освобожденных считали более виновными, нежели тех, кто был осужден. Но вопрос уже был решен окончательно.
«Крови» и «голов» больше не требовалось. В конце концов, костяк новой элиты, успешно сотрудничавшей с оккупационными властями, составили бывшие сослуживцы и подчиненные, друзья и младшие братья «военных преступников». В этой связи абсолютно лишены оснований популярные некогда в Агитпропе утверждения (некоторые повторяют их и сейчас), что консервативные правящие круги послевоенной Японии активно выступали за пересмотр решений МВТДВ и данных победителями оценок прошлого. Действительно, кое-кто из записных «ястребов» вроде премьер-министра Накасонэ периодически заявлял, что «хватит смотреть на историю через очки Токийского процесса», но это была популистская риторика для внутреннего употребления. Послевоенная элита получила власть из рук американцев по бессмертному принципу «то старших выключат иных, другие, смотришь, перебиты». В отличие от событий Мэйдзи исин 1868 г. радикальной смены элит в Японии второй половины сороковых не произошло. Произошла ротация кадров внутри элиты за счет того, что верхний слой был срезан судами и чистками. Власть новых хозяев Японии основывалась на послевоенной демократизации американского образца, и они это отлично понимали, как и их коллеги в Западной Германии.