«В свете неизбежности краха японского империализма» – 3
К моменту окончания доклада Малика между СССР и Японией действовал пакт о нейтралитете. Об объявлении войны в тексте ни слова. Конечно, не послу это решать или даже советовать. Однако, из содержания доклада Малика не следует, что автор имел в виду перспективу объявления войны – иначе он поднял бы вопрос, что делать с военнопленными и интернированными, а также с трофеями. Нет в нем ни слова и о наказании «военных преступников». Можно сделать вывод, что Малик предполагал участие СССР – как союзника США и Великобритании – в дележе «выморочного имущества» Японии без вступления в войну с ней.
Сопоставление двух секретных проектов – японского и советского – показывает, что Сигэмицу тоже в целом был прав. В сумме он назвал разумную цену, которую японское правительство – перед лицом приближающегося разгрома – было готово даже повысить. Но едва ли оно собиралось просто так отдать ЮМЖД и платить убытки времен интервенции, когда у Японии имелись свои претензии за «Николаевский инцидент» 1920 г. (поголовное убийство японцев в Николаевске-на-Амуре бандами анархиста Якова Тряпицына, вскоре расстрелянного по приговору советского суда). Судьбу Кореи она тоже намеревалась решать сама. Малик предлагал потребовать с Японии всё, а что-то даже по несколько раз: смотри пункты 2, 6 и 20 о железных дорогах – получается, что от японцев хотели получить и сами дороги, и их полную стоимость. А затем поглядеть, что они предложат, и начать торговаться в условиях, когда каждый день работал против Страны корня солнца.
Выступая в сентябре 1944 г. на очередной сессии парламента, Сигэмицу рисовал радужную картину советско-японского нейтралитета, обобщенную в газетных заголовках: «Соседские и дружественные отношения с Советским Союзом неизменны… Япония и Советский Союз взаимно доверяют друг другу. Если между Японией и Советским Союзом будет взаимодоверие, то дружественные отношения будут развиваться и в будущем. Развитие японско-советской дружбы. Сигэмицу заявил об интересах, связывающих Японию и Советы». Разъяснение министра об отношениях с Москвой было вызвано явно инспирированным запросом депутата нижней палаты Цуруми Юсукэ, зятя и биографа Гото Симпэй.
16 сентября 1944 г. в Москве Сато опять заговорил с Молотовым о приезде специального посланника. Снова отказ: «Что же касается специальной миссии, сказал Молотов, то ее приезд он считает несвоевременным, так как появление этой миссии в Москве было бы истолковано в нашей стране и за рубежом как постановка вопроса о мире между Советским Союзом и Германией, который уже выдвигала Япония в 1943 г. и который был отвергнут советским правительством». Сато говорил, что цель миссии будет иной – укрепление двусторонних отношений – но Молотов остался непреклонен. Он сослался на то, что отношения между странами нормальные, посольства функционируют без проблем, а потому в каких-либо особых акциях нет необходимости.
7 ноября, оперативно ознакомившись с праздничным докладом Сталина, о котором говорилось в начале этой главы, Сато попытался протестовать перед Молотовым против отнесения Японии к «агрессивным странам» и приравнивания нападения на Пёрл-Харбор к германскому вторжению 22 июня 1941 г. Нарком уклончиво ответил, что критика Сталина была «теоретической» и относилась к событиям прошлого. Было видно, что развивать эту тему он не хочет. Последующие немногочисленные визиты посла в Кремль до начала 1945 г. никаких результатов не принесли и определенности в понимании им ситуации не прибавили.
Когда советское руководство приняло тактическое решение о вступлении в войну с Японией? Затрудняюсь ответить точно, но на совещании «большой тройки» в Ялте в феврале 1945 г. оно было закреплено официально. По секретному соглашению, подписанному 11 февраля, Советский Союз в качестве платы за это получал Южный Сахалин и Курилы; Дайрен становился международным портом с преимущественными правами СССР; Порт-Артур возвращался Советскому Союзу как арендованная военно-морская база; КВЖД и ЮМЖД переходили под советско-китайский контроль с обеспечением преимущественных интересов СССР и полного суверенитета Китая в Маньчжурии; государство Маньчжоу-го ликвидировалось и становилось частью Китая, который, в свою очередь, отказывался от каких-либо прав и претензий на Внешнюю Монголию (МНР), а «большая тройка» гарантировала ее статус-кво. Соглашение должно было сохраняться в строжайшей тайне. 26 и 27 июля совместное заседание Политбюро и Ставки окончательно закрепило решение о вступлении СССР в войну, которое на следующий день было доведено до исполнителей тремя директивами за подписью Сталина. Малика об это не оповестили.
В руководстве НКИД не было единого мнения относительно необходимости объявления войны Японии. Осторожно возразить осмелился Лозовский, представивший Молотову – а соответственно, и Сталину – накануне Ялтинской конференции специальную памятную записку, увидевшую свет лишь полвека спустя. В записке, озаглавленной «Англо-американские планы о войне СССР против Японии» и датированной 14 января 1945 г., замнаркома указывал, что это будет выгодно только США и Великобритании. Американцы периодически поднимали вопрос о советском участии в войне со дня Пёрл-Харбора, но без успеха. «В случае, если Япония нападет на Россию на Дальнем Востоке, – деловито писал Рузвельт Сталину 30 декабря 1942 г., – я готов помочь Вам, как только это будет осуществимо, на этом театре и американскими военно-воздушными силами… Хотя мы не имеем никакой определенной информации, подтверждающей, что Япония нападет на Россию, это нападение представляется в конце концов вероятным» (4). «Дядя Джо» на предупреждения не реагировал. Конечно, союзники рано или поздно разгромили бы Японию, но предпочли бы сделать это еще и руками Советского Союза, который в таком случае будет выглядеть агрессором и на дружбу Японии в будущем рассчитывать не сможет. Именно так и получилось – что неудивительно, если посмотреть на вещи с точки зрения Realpolitik.
22 февраля Молотов информировал японского посла об итогах Крымской конференции, не сказав ему ничего конкретного. На просьбу о «сообщении, которое могло бы успокоить Японское Правительство» нарком ответил весьма двусмысленно: «Конечно, отношения между Советским Союзом и Японией отличаются от тех отношений, которые имеют с Японией Англия и Америка. Англия и Америка воюют с Японией, а Советский Союз имеет с Японией Пакт о нейтралитете… Мы считаем, что советско-японские отношения являются делом самого Советского Союза и самой Японии. Что касается тех или иных разговоров во время конференции, то мало ли о чем бывают разговоры в таких случаях».
Сато спросил, что думает советское правительство по поводу предстоящего продления пакта о нейтралитете. Напомню, что статья 3 гласила: «Настоящий Пакт вступает в силу со дня его ратификации обеими Договаривающимися Сторонами и сохраняет силу в течение пяти лет. Если ни одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует Пакт за год до истечения срока, он будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет». «Год до истечения срока» наступал 25 апреля 1945 г. В начале апреля нарком собирался на конференцию Объединенных Наций в Сан-Франциско, и Сато просил принять его до отъезда. Молотов пообещал специально поговорить о пакте в следующий раз.
10 января 1945 г. Лозовский подал Молотову записку о необходимости денонсировать – т.е. отказаться продлевать еще на 5 лет – пакт о нейтралитете до 13 апреля, т.е. до годовщины его подписания, чтобы «иметь свободные руки». Лозовский не был сторонником войны, а потому вместе с денонсацией предлагал:
«Продолжать по отношению к Японии ту же самую осторожно-выжидательную политику, твердо нажимая пока по отдельным вопросам, как это мы делали в 1944 году (ликвидация концессий – В.М.).
Начать переговоры с японцами об условиях продления пакта в октябре-ноябре 1945 года, когда положение совершенно определится в Европе и станет значительно более ясным на Тихом океане».
Проект официального заявления, составленный Лозовским, предполагал лишь довести до сведения японского правительства, что советское правительство «хотело бы обсудить с ним вопрос об условиях возможного продления Пакта о нейтралитете на следующие пять лет во второй половине истекающего договорного года (т.е. после октября 1945 г – В.М.)».
Сталин решил по-другому. Практическая подготовка к боевым действиям началась уже во второй половине марта, что видно из мемуаров советских военачальников. 5 апреля Молотов объявил Сато, которого не принимал с 22 февраля, о желании СССР денонсировать пакт в соответствии с его третьей статьей. Еще 23 марта Сигэмицу предсказал такой поворот событий, выступая в парламенте. Москва мотивировала решение тем, что «Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза». На следующий день текст заявления появился в газетах. Сомнений относительно его смысла у посла не было: Советский Союз намерен вступить в войну с Японией. Вопрос был один: когда? Ответ на него крылся в понимании слова «денонсация». Дадим слово самому авторитетному источнику – записи беседы «Из дневника В.М. Молотова»:
«Приняв текст, Сато… позволяет себе попросить у Молотова некоторых разъяснений. Он хотел бы знать, что думает Советское Правительство о том периоде времени, который начнется с 25 апреля этого года и будет длиться до окончания срока действия пакта, то есть еще год. Сато поясняет, что пакт заключен на пять лет, и срок его действия кончается 25 апреля будущего (1946 – В.М.) года. Посол говорит, что он думает, что его правительство ожидает, что Советское Правительство в течение этого года, который начнется 25-го числа текущего месяца, будет поддерживать с Японией те же отношения, какие оно поддерживало до сего времени (т.е. на Японию не нападет – В.М.), учитывая, что пакт остается в силе.
Молотов отвечает, что… фактически советско-японские отношения вернутся к тому положению, в котором они находились до заключения пакта. Молотов говорит, что Советское Правительство действует в соответствии с договором.
Сато замечает, что в таком случае Советское и Японское Правительства по-разному толкуют затронутый вопрос. Японское Правительство придерживается той точки зрения, что если одна из сторон денонсирует договор за год до истечения его срока, то пакт все же будет существовать еще один год, несмотря на денонсацию. Однако, по разъяснениям, которые сейчас дал Народный Комиссар, оказывается, что с момента денонсации пакта отношения между Советским Правительством и Японским Правительством будут теми же, которые существовали до заключения Пакта о нейтралитете. С момента денонсации пакт прекращает существование. Если Советское Правительство так толкует этот вопрос, то его толкование отличается от толкования Японского Правительства. Японское Правительство всегда считало, что пакт остается в силе еще в течение года. Сато говорит, что он хотел бы избежать ошибочных выводов и поэтому был бы признателен Молотову за его разъяснения.
Страницы: 1 2