«В свете неизбежности краха японского империализма»: почему Кремль выбрал войну
В связи с окружающими нас памятными датами и вызываемыми ими вопросами публикую развернутый ответ. Это глава из новой монографии, рукопись которой существует в нескольких вариантах, ибо еще неизвестно, какой глянется издателю.
Первоначальный текст вошел в книгу “Россия и Япония: меч на весах”, но затем был существенно дополнен и исправлен. Букв много, поэтому несколько частей.
Первая серия.
Политическое решение советского руководства о вступлении в войну с Японией было впервые озвучено Сталиным – правда, в глубокой тайне, только для союзников – в октябре 1943 г. на Московской конференции министров иностранных дел антигитлеровской коалиции. В протоколы, но опять-таки как совершенно секретное, оно попало на Тегеранской конференции Сталина, Рузвельта и Черчилля в конце ноября – начале декабря того же года. Японцы об этом не знали и узнать не могли, хотя изо всех сил гадали, о чем совещалась и что решила «большая тройка». Они утешались отсутствием в иранской столице Чан Кайши, что позволяло считать конференцию военным советом против Германии. Аналогичным образом было истолковано и отсутствие советских нотаблей на конференции США, Великобритании и Китая в Каире, где Рузвельт и Черчилль встретились по пути в Тегеран. Именно там была принята декларация с требованием безоговорочной капитуляции Японии, подписанная 27 ноября и опубликованная 1 декабря 1943 г.
Когда Советский Союз довел до сведения японского руководства свое политическое решение? Понятно, что официально об этом никто никогда не объявляет, но противная сторона должна получить недвусмысленный сигнал, что дело плохо. Таковым можно считать доклад Сталина 6 ноября 1944 г., который три дня спустя был опубликован во всех крупных японских газетах – беспрецедентный случай – лишь с незначительными сокращениями во внутриполитической части. Полностью было приведено все сказанное о странах «оси» – союзниках Японии и об антигитлеровской коалиции – ее противниках. Но главное – о самой Японии, которая была открыто и жестко названа «агрессивным государством», т.е. одним из тех, с кем Советский Союз вел войну до победного конца. Ничего хорошего для Токио это не предвещало. Японская пресса уже в заголовках и подзаголовках четко передала основные положения доклада: «Сталин нападает на агрессивные страны. Единый фронт Советского Союза, США и Англии. Действовать до конца и правильно. Разоружить агрессивные страны. Приостановить агрессию совместными усилиями трех стран». Прямо-таки коммунистическая пропаганда, за которую в мгновение ока можно было оказаться в тюрьме. Что же произошло?
7 ноября в советском посольстве состоялся праздничный прием, отличавшийся необычным многолюдством – более 160 человек. Такого «созвездия» гостей здесь давно не видели. Министр иностранных дел Сигэмицу Мамору, как и годом раньше, сидел долго и не хотел уходить, хотя его предшественник Тани Масаюки управлялся с этой «повинностью» за четверть часа. Кроме Сигэмицу на приеме были его заместитель Савада Рэндзо, бывший премьер Хирота Коки, бывшие министры иностранных дел Арита Хатиро и Тоёда Тэйдзиро и многие другие. Фуруно Иносукэ, президент информационного агентства Домэй, сообщил послу Якову Малику что доклад Сталина решено опубликовать полностью. Премьер-министр Койсо Куниаки, бывший министр иностранных дел Мацуока Ёсукэ и бывший посол в Москве Татэкава Ёсицугу поблагодарили за приглашение, но сообщили, что не придут из-за занятости. Малик прокомментировал, что Мацуока, видимо, неудобно появляться в советском посольстве ввиду его открыто прогитлеровской позиции на первом этапе войны. Не пришли и не ответили на приглашение экс-премьер принц Коноэ Фумимаро и Того Сигэнори, бывший посол в Москве и глава МИД. «В прежние года Коноэ также не был, – сообщал посол в Москву, – но отвечал всегда любезно и аккуратно».
В конце пространной записи о приеме посол сформулировал свое общее впечатление: «Замечание тов. Сталина о Японии как об агрессивном государстве еще более озадачило японцев, усиливает у них чувство беспокойства и неуверенности, настораживает их. Следует, по-видимому, ожидать с их стороны активизации попыток уточнить позицию СССР на данном этапе, хотя бы на ближайшее будущее».
Малик особо отметил разговорчивость Хирота, который, конечно, пришел не ради того чтобы выпить водки и поболтать «за жизнь». Тот напомнил о неоднократных предложениях японского правительства отправить в Москву специального представителя с широкими полномочиями, чтобы обсудить весь спектр проблем двусторонних отношений. «Я именно и есть тот представитель, которого японская сторона имеет намерение послать в Москву», – заявил он. Малик, отвечавший на подобные демарши маловразумительными отговорками, заметил, что «обстановка сейчас весьма деликатная, и не всегда возможно быстро разрешить позитивно тот или иной вопрос». Ответ сделал бы честь любому японскому бюрократу!
Идею специальной миссии в Москву Сигэмицу начал разрабатывать с осени 1943 г. 10 сентября посол Сато впервые сообщил об этом Молотову и уже через три дня получил вежливый, но решительный отказ. Сыграло свою роль и то, что Сато не имел детальных инструкций: в Кремле от него требовали подробностей предполагаемой миссии, а Токио стремился сначала заручиться принципиальным согласием на ее прием. Потом эта история регулярно повторялась. Разгром «оси» в Северной Африке, успехи Красной Армии, капитуляция Италии и отказ Советского Союза от любого мирного посредничества между Москвой и Берлином подводили японских дипломатов к мысли о необходимости эффектного дипломатического демарша. Сигэмицу попытался повторить свои мирные предложения в апреле 1944 г., в связи с заключением рыболовного соглашения, но с тем же результатом. Новый советский ответ содержал лишь ссылку на предыдущий, добавить к которому было нечего. Пакт о нейтралитете оставался в силе, но, как показывают рассекреченные в декабре 1996 г. материалы закрытых заседаний нижней палаты японского парламента, министр иностранных дел уже осенью 1943 г. предвидел возможность расторжения пакта Москвой, как только он станет ей не нужен (1).
В июле 1944 г. пал Сайпан, а вслед за ним и кабинет Тодзио. Положение «оси» ухудшалось с каждым днем. Новое правительство возглавил бывший губернатор Кореи генерал Койсо. Морским министром с правами вице-премьера был назначен адмирал Ёнаи Мицумаса, поддержавший попытки наладить отношения с СССР. Внимательно наблюдавший за событиями, Малик сделал следующие выводы относительно политики Токио на советском направлении:
«1. Япония отчетливо понимает, что сохранение нормальных отношений с СССР и даже улучшение их на основе некоторых уступок является одним из необходимых условий для некоторого относительного усиления позиций Японии на Тихом океане в ее борьбе против США и Англии. Японцы также полагают, что это может оказаться полезным и для успешного «выползания» Японии из войны…
2. Японское правительство стремится упрочить свои отношения с СССР не путем серьезных политических или существенных экономических уступок, а путем заключения «идеологического» блока под лозунгом борьбы с угрозой англо-американской мировой гегемонии. Такая хитроумная формулировка развязывает руки Японии и перед лицом фашистской Германии, союзника Японии… Это, однако, не исключает того, что по мере ухудшения для Японии военной и международной ситуации японское правительство может более решительно пойти и на существенные уступки, добиваясь этим путем улучшения отношений с Советским Союзом.
3. Свои отношения с Советским Союзом Япония строит на той основе, что она не находится в состоянии поражения и не вынуждена заискивать или просить помощи. Наличие крупных неизрасходованных военных сил дает основание японскому правительству во взаимоотношениях с СССР считать себя равноправной и достаточно сильной страной. Поэтому было бы не совсем верно предполагать, что Япония уже сегодня готова заискивать, уступать, терять свой престиж великой страны, хотя в будущем ей придется это делать…
4. Угроза военного выступления Японии против СССР на сегодня снята…
Наши отношения с Японией на данном этапе, мне представляется, следует по-прежнему базировать на основе сдержанной, осторожной, но твердой политики, не допуская без особой надобности обострения отношений как по крупным, так и по мелким вопросам, пристально следить за развитием военной ситуации на Тихом океане и за военной политикой Японии».
В целом Малик оказался прав. 12 сентября 1944 г. министр иностранных дел Сигэмицу провел секретное совещание со своими ближайшими сотрудниками, попросив их поделиться мнениями о заготовленном им предварительном плане «советско-японских переговоров, которые, как надеются, должны скоро начаться в Москве». В преамбуле проекта, датированного 7 сентября, говорилось: «Ввиду создавшейся обстановки Япония должна немедленно начать активный дипломатический демарш в отношении Советского Союза, целью которого будет обеспечить сохранение нейтралитета и улучшение дипломатических отношений между Японией и Советским Союзом, осуществление мира между Германией и Советским Союзом и, наконец, улучшение положения Японии при помощи Советского Союза, если Германия выйдет из войны».
Страницы: 1 2