Будучи нихонцу: японофилы в Японии
«Ваконъёсай» («ваконъё:сай», «wakonyōsai», 和魂洋才, «душа японца и таланты жителя Запада») – такой фразой когда-то пользовались для описания идеального современного и просвещённого японца.
Этот идеал якобы сочетал в себе знания, логику и открытость жителей Запада со сдержанностью, чувством чести и стоицизмом японских самураев. Такая концепция получила отставку в годы Второй мировой войны, а на её место пришла новая, согласно которой требовалось заимствовать всё западное.
Однако в последние годы ваконъёсай тихо и незаметно возвращаются. Поколение «араса» («arasā», アラサー, «около 30 лет»), необременённое «сэйёсухай» («seiyōsūhai», 西洋崇拝, «преклонение перед Западом»), которым страдали их родители, бабушки и дедушки, признаёт ценность японской культуры и эстетики, но в то же время прочно держится за западный образ жизни, познанный с самого рождения.
«Nihonjin wa kakkoii yo» («Японцы – клёвые!»), – говорит мой друг-ваконъёсай Дзинпати (Jinpachi), который повидал мир, имея с собой немногим больше, чем «сансин» («sanshin», 三線; окинавский инструмент, похожий на банджо), привязанный за спиной, и паспорт, спрятанный в один из многочисленных карманов штанов.
В качестве похвалы самому себе и своим «коллегам» «синсэдай» («shinsedai», 新世代, «новое поколение») он всегда говорит: «Oretachi wa Nihonjin ni mo gaijin ni mo narete jiyūjizai» (俺たちは日本人にも外人にもなれて自由自在, «Мы свободны быть как японцами, так и гайдзинами»).
20 лет назад предполагалось, что японцы в Японии будут придерживаться негласного свода правил поведения – невидимого, но прочного и неукоснительно соблюдаемого. Табу накладывались буквально на всё: от «арукигуи» («arukigui», 歩き食い, т.е. употребление пищи на улице) до обсуждения доходов, уровня образования и информации о семье. Общенациональным стандартом стала «атарисаваринай» («atarisawarinai», あたりさわりない, «безобидность», «безвредность» по отношению к окружающим).
Каждый вид отношений строго регламентировался правилами сложившейся неофициальной иерархии: например, разговаривая с кем-то, кто старше хотя бы на год, «кохай» («младший») должен был использовать «кэйго» («keigo», 敬語), вежливую и почтительную речь. Что касается женщин, то тут правила удваивались в отношении тех, кто жил в городах («тосибу», «toshibu», 都市部), и учетверялись в отношении тех женщин, что жили в сельской местности («инака», «inaka», 田舎).
Быть женщиной в «инака» означало следить за своими поступками 24 часа в сутки и 7 дней в неделю – сообщество «синсэки» («shinseki», 親戚, «родственники») и просто старших жителей никогда не оставляли женщин, что называется, в покое. Если женщина не выходила замуж до 28 лет, её называли «икиокурэ» («ikiokure», いき遅れ; грубо говоря, «слишком старая для брака»). Если же женщина становилась «ёмэ» («yome», 嫁), т.е. женой, привязанной к мужу, его родителям и его дому, то она в ближайшее время (обычно в течение первых трёх лет) должна была принести наследника. В противном случае её могли назвать «умадзумэ» («umazume», 石女, «каменная женщина», т.е. бездетная), после чего нередко следовал развод.
Для таких людей лавировать между японскими и гайдзинскими ценностями и ожидать, что люди примут их, было «ариэнай» («arienai», あり得ない, «невозможно», «невероятно»)! Сейчас, конечно, ветры «кадзюару» («kajyuaru», カジュアル; иск. «casual», подразумевается ослабление гнёта общества над личностью) задувают в самые отдалённые области нашей островной страны. То, что являлось «ариэнай» двадцать лет назад, сейчас представляет собой «атаримаэ» («atarimae», 当たり前, «нечто само собой разумеющееся»), поскольку барьеры языка и поведения были снесены во имя «кокусайка» («kokusaika», 国際化, «интернационализация») и одного из любимых в последнее время обществом высказываний «gurōbaru na shiten» (グローバルな視点, т.н. «глобальная точка зрения»).
Японцы поняли, что для внедрения в мировое сообщество, нужно думать и действовать соответствующим образом, с меньшим упором разговорные навыки, нежели на поведение или состояние души. Следовательно, они уже становятся более дружелюбными, более открытыми для новых идей, гибкими и логичными. С другой стороны, они уже гораздо менее вежливы, почтительны и сдержаны. Это говорит о том, что сейчас не существует такого явления, как «jyunsuina Nihonjin» (純粋な日本人, «чистые японцы»), и что в какой-то степени мы все стали немножечко гайдзинами, однако при этом сохранили знание и понимание японской культуры. Мы стали «нихонцу» («nihontsū», 日本通, «японофилы») в своей собственной стране.
Первым японцем, перешедшим к «гайдзинскому режиму», возможно, был Ода Нобунага (Oda Nobunaga), который тесно общался с иезуитскими миссионерами, выступал против буддийских монахов и построил легендарный замок, который произвёл впечатление на Папу в Риме. Он обладал острым, логичным умом западника и является одним из самых первых японцев, осознавших, что земля – круглая. Понятно, что Ода терпеть не мог обычаи и традиции, он даже заявил, что японцев собственное докучливое упорство до добра не доведёт. Однако он при этом был также и самураем и в возрасте 49 лет – после того как его предали доверенные лица –совершил сэппуку (切腹). Ода никогда не покидал Японию.
: Kaori Shoji для The Japan Times, 13.05.2008
Перевод на русский: Кальчева Анастасия для Fushigi Nippon, 13.05.2009